Слава и трагедия русской агиографии. Причисление к лику святых в Русской Православной Церкви: история и современность

Архимандрит Дамаскин (Орловский)

В настоящей монографии освещаются вопросы возрождения практики причисления к лику святых в Русской Православной Церкви. На основе обширной источниковой базы рассматриваются вопросы порядка и критериев канонизации в Русской Православной Церкви, процесс канонизации новомучеников и исповедников Церкви Русской. канонизации местночтимых святых в конце XX - начале XXI столетия, деятельность Синодальной и некоторых епархиальных комиссий по канонизации святых.


Архимандрит Дамаскин (Орловский). Слава и трагедия русской агиографии. Причисление к лику святых в Русской Православной Церкви: история и современность  (14.89 Мбайт)

Печать
Слава и трагедия русской агиографии

 
Русская Православная Церковь получила свое начало и первоначальное развитие в то время, когда все основные положения Церкви, богословие, догматика, богослужение, церковный устав, а также критерии и правила причисления к лику святых были уже вполне сформированы. Русской Церкви, вошедшей в состав Вселенской одной из греческих митрополий, не было необходимости что-либо самостоятельно формулировать. Она получила во всем объеме богатство вселенского православия. Что ка­сается критериев канонизации святых, то, став сама в это время частью Вселенской Церкви, она воспользовалась теми критериями, которые в то время уже были приняты Греческой Церковью. Греки не могли бы и предположить, сколь далеко может зайти в XX в. интерпретация бывших при них событий, что святых князей Бориса и Глеба яко­бы канонизовали за смиренное перенесение страданий и за отказ от политической борьбы, а не за чудотворения. Канонизация подвижников осуществлялась по факту по­смертных чудес, канонизация мучеников – по мучениче­ской кончине и исповедническому подвигу. Но мучеников в Русской Церкви до начала XX столетия по существу не было, так как государство в течение всего периода существования Древней Руси и затем Российской империи вполне лояльно относилось к церковным институтам, и потому канонизации до крушения Российского госу­дарства в 1917 г. и начала эпохи гонений ограничивались прославлением подвижников благочестия. Причем сле­дует здесь сказать, что все причисления к лику святых в это время осуществлялись в соответствии с уже сложившейся традицией и имеющимися критериями, ко­торые на Поместном Соборе 1917-1918 гг. получили фор­мулировки, в которых не было по существу ничего ново­го, что не использовала бы ранее Русская Православная Церковь. Однако четкая фиксация формулировок на этом первом после нескольких столетий вполне свободном Соборе была весьма благоразумным и предусмотритель­ным шагом, так как уже вскоре Церковь столкнулась с та­кими внешними препятствиями и была окружена такими внешними обстоятельствами, когда она оказалась лишен­ной не только фактической возможности формулировать какие бы то ни было церковные положения, но уже не было и людей, которые знали бы и понимали пробле­матику причисления к лику святых.
XIX столетие в плане агиологии можно охарактери­зовать, как эпоху глубокого изучения возникшей агио­графической проблемы, той агиографической трагедии, когда Русская Церковь не могла точно определить – ка­нонизованы ли некоторые подвижники или нет, а част­ные люди – исследователи, составители различных агио­графических сборников, издатели календарей по свое­му разумению «канонизовали» в своих сборниках таких подвижников десятками и даже сотнями. Господь послал Русской Церкви для изучения этой проблемы ученого, исключительного по своим дарованиям, знаниям и хри­стианскому настрою – архиепископа Сергия (Спасского; 1830-1904), и при содействии и поддержке Святейшего Синода проблема выявления всех имен канонизован­ных святых и окончательного упорядочения перечня всех имен святых, прославленных как общецерковно, так и местночтимых была решена. Не соверши архиепископ Сергий этого чрезвычайного научного и христианско­го подвига и не поддержи его тогда Высшая церковная власть, мы, будучи ввергнуты в состояние агиографиче­ского хаоса, до сих пор бы не знали определенно о многих подвижниках – кто из них прославлен в лике святых, а кто нет.
В 80-х гг. XX столетия эта проблема возникла вновь, причем в таком виде, как будто не решалась никогда ра­нее. Но в это время уже неоткуда было взяться ново­му архиепископу Сергию, а разобравшийся в этом во­просе епископ Ковровский Афанасий (Сахаров) почил, овеянный заслуженным почитанием знавших его людей, не воспринявших, однако, его агиографический опыт. И стали печататься десятками имена неканонизованных подвижников как канонизованных святых. Причем как в ХІХ-ом, так и в XX в. инициаторы исходили из благих и благочестивых побуждений: поскольку канонизация при враждебном отношении советской власти к Церкви была невозможна, то ее стали проводить через печатающиеся книги, явочным порядком, опираясь на свое личное представление о святости и о принадлежности к лику святых конкретного подвижника, беря за основу сомнительные, а порой прямо ошибочные сведения.
Воспроизводство в разных столетиях, при различных исторических условиях и даже разных государственных устройствах одного и того же ошибочного стереотипа, – когда вместо исцеления от недуга, при уже казалось бы найденных средствах, в следующую эпоху выясняется, что история болезни оказалась утраченной, и болезнь возвращается с новой силой, принимая едва ли не хронический характер, – невольно наводит на размышле­ния, что в основе этого явления лежат более глубокие причины. Очевидным, прежде всего, является то, что и само российское общество находится в состоянии как бы распада, скрытого противостояния частей обще­ства друг другу, в стадии вялотекущей гражданской во­йны, лишь до времени не переходящей в активную фазу. Одной из причин такого явления является отсутствие в России элиты, должной быть неразрывно связанной с историческими процессами, имевшими место на всем протяжении ее существования. Национальная, духов­ная и культурная элита – это местоблюститель наро­да и государства. После Петровской революции начала XVIII столетия общество и вместе с ним вся страна с ее народом оказались расколотыми. Часть общества подверглась такому тяжкому культурологическому за­болеванию, как «европейничанье», как называл это яв­ление великий ученый Н.Я. Данилевский. Причем следствием генезиса этой болезни стали такие весьма уродливые явления, когда в одном человеке начинали одновременно жить противостоящие друг другу идео­логические системы, иногда настолько несовместимые, что они начинали действовать подавляюще на саму лич­ность человека, практически не позволяя ей развиваться естественно, органически, как писал Н.Я. Данилевский, разрушая способность человека к логическому мышлению. Уже давно российское общество характеризуется расколом и распадом общественного организма, отсут­ствием в течение нескольких столетий элиты, имевшей бы четкое, выходящее за пределы корыстных личных ин­тересов самосознание, когда в противоречии со здравым смыслом понятие элиты оказывается тесно связанным с причастностью к той или иной группе власти, и, соот­ветственно, по своему положению и мироощущению наи­более часто репродуцирует неизбежную в этих случаях смердяковщину. Только этим болезненным состояни­ем российского общества, в состав которого неразрывно входит и общество церковное, можно объяснить, почему очевидные ошибки, путь для исправления которых за­конно и твердо показан, не исправляются, но с гнетущей периодичностью возникают вновь.
Одним из любопытных явлений в области агиографии стало то, что канонизации в XIX столетии были немного­численны, а общество хотело большего числа канониза­ций, исходя из частных и довольно путаных соображений в выборе тех, кого оно хотело видеть святыми. Подобное явление мы наблюдаем и в конце XX столетия, когда об­щество жаждало канонизации героев, не особенно озабочиваясь, насколько эти герои, их духовная жизнь были связаны с Церковью. При этом следует особенно отметить, что отсутствие канонизации того или иного подвижника нисколько не мешает обществу почитать его. Здесь мы видим, как общество (или его небольшая, но активная часть), добиваясь любым путем совершения канонизаций, теряет всякое благоразумие и толкает епископат, который в этом вопросе является всего лишь частью общества со всеми его заблуждениями и недостатками, на весьма рискован­ный и опасный путь. Действительная роль епископата в вопросе канонизации святых заключается в том, что он стоит на страже соблюдения церковных критериев, с мак­симальной объективностью и строгостью рассматривая инициативы и предложения церковного народа, и тем более является недопустимым, когда епископат сам стано­вится инициатором канонизаций, замещая своей иници­ативой внятное почитание подвижника народом Божьим. Что более благоразумно, духовно и безопасно – не при­числить к лику святых в действительности святого подвижника или причислить того, кто почти не имеет отно­шения к такому понятию, как святость и служение Христу, человека, обуреваемого страстями, когда последующее изучение его биографии, контекста того исторического периода, в котором он жил, приведет в недоумение как церковных ученых, так и церковное общество, которое при тщательном и честном рассмотрении не найдет ника­ких оснований для совершения подобного рода канони­зации? Что было лучше для Русской Церкви, – остаться при тех подвижниках, о которых было точно известно, что они святы и имена которых к 1918 г. были уже все до­стоверно известны, совершая дальнейшие канонизации с большой осторожностью, памятуя, что итог церковных канонизаций был уже подведен к началу социальной, государственной и церковной катастрофы в начале XX в., или после окончания гонений при отсутствии серьез­ных обоснований, при утрате в обществе представления о канонизации и о святых открыть широкое причисле­ние к лику святых, совершая его зачастую не на тех ос­новах, нежели это делала ранее Русская Православная Церковь? И в этом случае мы можем оказаться идущими вслед католических канонизаций, когда вначале многое католиками принималось на веру, без больших исследо­ваний, принималось много мифического, а затем, когда наступила другая эпоха и стала использоваться жесткая научная критика, не стали признаваться как бывшие в действительности не только те или иные исторические факты, но и отрицаться само существование некоторых подвижников.
Возникает естественный и вполне логичный вопрос – могут ли ошибочно вноситься в православные святцы имена тех, кого мы называем подвижниками? Без сомне­ния могут. И хотя бы потому, что все участники процесса канонизации – люди, у которых могут или наличество­вать или отсутствовать знания по данному вопросу, мо­жет быть даже и полное непонимание вопроса, могут быть свои частные личные соображения, причем не имеющие никакого отношения к делу, зачем следует согласиться на канонизацию того или иного подвижника, в конце кон­цов, душа всякого человека поражена в той или иной сте­пени страстями, которые накладывают как на нее, так и на воззрения человека определенный отпечаток, в какой-то степени деформирующий его взгляды, удаляющий от объективности и иной раз в весьма значительной сте­пени. В каком-то смысле церковные люди при решении вопроса канонизации даже обречены на ошибки, если только не ограничатся относительно небольшим числом канонизуемых и не будут опираться на критерии, стоя­щие вне человеческих рассуждений. Вопрос лишь в том, насколько велико количество допускаемых ошибок и как свести их к максимально меньшему числу. Если по отно­шению к человеку, безусловно, должен действовать прин­цип икономии, то есть максимального снисхождения, то к принятию решения о канонизации должен действо­вать принцип акривии, то есть максимально строгого взгляда на подготовку каждой конкретной канонизации. Если мы только не хотим сами своими решениями раз­рушить церковное предание, превратив его в полубесформенную груду обломков, которые, в конце концов, загоро­дят и личность святых и даже путь ко спасению, когда мы будем пытаться опереться на молитву и опыт тех, кого мы считаем святыми, а они не таковы. И мы не можем рас­суждать так: к кому бы мы не обращались – Бог нам по­может. Бог отказавшемуся от здравого смысла, действую­щему по страстям не всегда может помочь.
Суть рассмотрения вопроса о канонизации подвиж­ника состоит не только в том, что мы изучаем положи­тельные факты его подвижничества в русле церковных критериев, но рассматриваем также и отрицательные стороны, а также, какое благо принесет данная канони­зация народу Божьему или она лишь запнет его на пути ко спасению. Необходимо подробнейшее рассмотрение не только положительных сторон жизни подвижника, но и отрицательных, и возможные плоды, которые может принести это отрицательное в будущем, о чем мы не знаем сейчас, а узнаем тогда, когда для каждого это знание ста­нет запоздалым и бесполезным. Изучить нужно главный вопрос – как прославил подвижника Сам Господь оче­видными и удостоверенными свидетелями чудотворениями. Не канонизовав того или иного подвижника, который с нашей точки зрения и в соответствии с церковными правилами вполне может быть канонизован, церковное общество ничего не теряет, но теряет тогда, когда канонизация совершена ошибочно и когда канонизующим о канонизованном разве что остается сказать – пусть с ним теперь Бог разбирается. Бойся, однако, чтобы Он не разобрался с тобой.
Встает и иной вопрос. Если совершена ошибочная ка­нонизация, стал ли ошибочно канонизованный подвиж­ник святым? Но в Церкви нет канонизации святых как таинства, могущего превращать в результате решения Соборов грешных людей в святых, «пресуществлять» душу грешника вне зависимости от ее духовных и нрав­ственных качеств в душу святую и угодившую Богу в ре­зультате всего лишь соборного решения о причислении человека к лику святых. В этом смысле понятие «декано­низация» вряд ли можно признать имеющим содержание. Если само действие было совершено ошибочно и затем исправлено – то только это и можно сказать. Если оно не исправлено и продолжает существовать, то оно про­должает существовать как ошибочное. И если его не исправляют, то оно от этого не станет правильным. Внешнее признание ошибочной канонизации осуществляется в дальнейшем лишь в рамках церковной дисциплины, когда народ Божий вынуждается проявлять снисходительность к совершенной ошибке.
Несоблюдение критериев причисления к лику святых неминуемо приводит к тому, что церковные календари за­полняются именами людей, которых в соответствии с цер­ковной традицией никоим образом нельзя назвать свя­тыми. Для церковных людей XXI столетия это представ­ляет и некоторую личную опасность. Имея самодельные критерии самоопределяемого благочестия, современный церковный человек невольно будет примериваться к об­разу тех, чьи имена напечатаны в церковном календаре, но которых очень сложно назвать святыми, а также при­думывать сам для себя критерии святости, оценивая себя по тому ли делу, которое он делает, или вообще по роду деятельности, применяя к себе психологическую оценку и сам себя записывая в святые или почти святые. Конечно, это не будет иметь ничего общего с истинной святостью, которая вряд ли может быть определяема людьми. Люди, даже теоретически, не могут быть здесь объективными судьями и оценщиками, так как сам вопрос находится исключительно в компетенции Божией. Для подвижников бесспорным критерием канонизации являются чудотворения, для мучеников – страдания за Христа. Это еван­гельское «да-да», «нет-нет» причисления к лику святых, а все остальное можно охарактеризовать как более или менее большее отхождение от правил. Допущение воз­можности определения святого людьми на основании исключительно собственных суждений, сходно с тем, как если бы человек определил год, день и час конца мира и при этом свое место после конца. Но это, разумеется, невозможно.
Игнорирование критериев причисления к лику свя­тых в конце XX столетия связано с особенностями этого исторического периода. Причем нельзя сказать, что эти критерии не известны людям текущего столетия, они из­вестны и в большинстве своем о них прямо говорится при совершении той или иной канонизации, они называются и прописываются, но на практике не соблюдаются и иг­норируются так, как будто их сущностное содержание стало не понятно современным людям, стало закрытым от них. Причину этого можно видеть разве что в общем обмирщении церковного общества. Процесс прославле­ния в качестве святых такого рода людей, которые в этом качестве не могут быть прославлены, коснулся не только Русской Православной Церкви, но и других Поместных Церквей. Но в некоторых Церквах и нет столь обшир­ных календарей, как в Русской Церкви, и они разумно ограничиваются в них печатанием имен и дней памяти лишь наиболее известных вселенских святых, а из на­циональных – наиболее значимых. В Русской Церкви церковный календарь, впервые вошедший в употребление во времена гонений позднего советского периода, перио­да зарегулированности церковной жизни атеистическим государством, в настоящее время стал подобен справоч­нику, все более утрачивающему литургическое значение, наполняющемуся все большим числом имен неизвестных церковному народу.
Еще более доселе неведомая и сложная проблема воз­никла в конце XX в. в связи с канонизацией мучеников или новомучеников, как их стали называть с подачи протопресвитера Михаила Польского, который, чтобы оправдать введение неологизма, безуспешно пытался до­казать, что в Русской Церкви были когда-то мученики. В действительности же, поскольку гонений на Русскую Церковь не было, не было соответственно и мучеников. И новомученики – и есть в Русской Церкви первые мученики. Начало канонизации мучеников пришлось на то время, когда только что закончился период гонений в виде последнего его этапа – административного подчинения Церкви государству. И еще были живы ее активные гонители. Период гонений во всей его специфике ко вре­мени канонизации еще не был изучен ни теми, кому это полагалось сделать по роду занятий, то есть историками, причем по совершенно объективным причинам, потому, что у них, как и у всех, не было доступа к архивам, ни теми, кто хранил эти архивы, так как по долгу службы их интересовала лишь информация актуальная для решения вопросов текущего момента. С точки зрения социальной, политической и моральной в годы репрессий было совер­шено огромное по своим масштабам преступление – поч­ти бессудное убийство части народа с помощью другой части народа. И было не вполне ясно, какова в новых социальных и политических условиях суть исповеднического подвига при совершенно новых исторических реалиях. Длительность гонений, в результате этой длительности частота соприкосновений с гонителями, неполная определенность с наличием и полнотой документов, касаю­щихся исповеднического подвига мучеников, описыва­ющих взаимоотношения гонителей и гонимых, в каком качестве представали перед гонителями христиане, в ка­честве исповедников или в каком-то еще. Многое было тогда неясно. Причислять к лику святых новомучеников без подробного изучения массива судебно-следственных дел и вообще всех материалов, в разной степени к ним относящихся, – было бы церковной авантюрой.
Чтобы максимально избежать трагических ошибок, Русская Церковь хотя и не сразу, но применила исклю­чительную методику изучения материалов к канониза­ции. Обыкновенно, когда исследователями изучается тот или иной вопрос, проблема или даже тот или иной пе­риод в истории и делается научная разработка на опре­деленную тему, то и материалы подбираются соответ­ственно выбранной теме. Ученый зачастую на всем про­тяжении исследования придерживается канвы, которая продиктована избранной научной гипотезой, как бы на­низывая на выбранную канву обнаруживающиеся фак­ты. В действительности такой метод продуктивен только в том случае, если до этого было изучено все исследова­тельское поле, история Российского государства и Русской Православной Церкви, причем изучено на уровне перво­источников, которыми в данном случае могут являть­ся документы государственных и церковных архивов. Однако их неразработанность и неизученность бросалась в глаза при первом же приближении к изучению темы, касающейся Российских мучеников. Поэтому мы исполь­зовали иной метод исследования – сплошной просмотр и изучение, сначала описей фондов, если это касалось государственных архивов, затем самих фондов, затем конкретных архивных дел, не смущаясь тем, насколько это имеет близкое отношение к конкретному мученику. Причем одновременно производилась и оценка историче­ской значимости изучаемых материалов. Все материалы относились к эпохе, в которой жили мученики, и без тако­го изучения было бы трудно понять их самих. Только та­ким образом и можно было получить более точное пред­ставление об эпохе, в которой они жили, и не подменить его смоделированным представлением о ней. Сплошное изучение судебно-следственных дел за весь период ре­прессий дало более полное представление об историче­ской эпохе и о самом пострадавшем, материалы о котором могли в дальнейшем использоваться с целью его канони­зации. Применение данного метода до некоторой степени позволило минимизировать ошибки, которые неизбежно возникают при огромности поставленной задачи и но­визне научной проблематики, а также при недостаточной осмысленности наукой исторического содержания эпохи с только ей присущими нюансами.
В настоящее время не представляет больших затрудне­ний, ориентируясь на имеющиеся критерии канонизации святых, изучая биографии святых, применяя научные методы исследования, использование которых позволяет отделить факты от вымысла, отделить действительных святых от почитаемых усопших или, как их называли в XIX в., ненастоящих святых.
Мы не тешим себя надеждой на то, что это будет сде­лано, для этого нужно всецело любить Истину, любить Церковь, вообще церковное, признавая его не за пропи­тавшуюся нафталином старину, а за ценное и дорогое, не вполне модное, но очень надежное, что, хотя бы как укор, напоминает нам о былых временах бытия в действи­тельности великих святых. Для этого нужно придавать большее значение духовному подвигу, спасению своей души, придавать меньшее значение внешнему. Но всего этого мы почти не наблюдаем в настоящее время. При всем том некоторые вещи все же должны быть описа­ны и сформулированы. Они, как определенная погра­ничная черта, отделяющая аксиологию от нечто нового. Представленное исследование – в каком-то смысле маяк среди все более сгущающегося агиографического тумана, дающий возможность христианину уцелеть и не разбить­ся о рифы среди окружающей мглы.
 
Архимандрит Дамаскин (Орловский)